* * *

Волшебник бледный Urbi пел et Orbi:
То - лев крылатый, ангел венетийский,
Пел медный гимн. А ныне флорентийской
Прозрачнозвонной внемлю я теорбе.

Певец победный Urbi пел et Orbi:
То - пела медь трубы капитолийской...
Чу, барбитон ответно эолийский
Мне о Патрокле плачет, об Эвфорбе.

Из златодонных чаш заложник скорби
Лил черный яд. А ныне черплет чары
Медвяных солнц кристаллом ясногранным,

Садился гордый на треножник скорби
В литом венце... Но царственней тиары
Венок заветный на челе избранном!

(Вяч. Иванов, 1906)

 

 

 

Близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида, в царстве пламенного Ра,
Ты давно меня любила, как Озириса Изида, друг, царица и сестра!
И клонила пирамида тень на наши вечера.

Вспомни тайну первой встречи, день, когда во храме пляски увлекли нас в темный круг,
Час, когда погасли свечи, и когда, как в страшной сказке, каждый каждому был друг,
Наши речи, наши ласки, счастье, вспыхнувшее вдруг!

Разве ты, в сияньи бала, легкий стан склонив мне в руки, через завесу времен,
Не расслышала кимвала, не постигла гимнов звуки и толпы ответный стон?
Не сказала, что разлуки - кончен, кончен долгий сон!

Наше счастье - прежде было, наша страсть - воспоминанье, наша жизнь - не в первый раз,
И, за временной могилой, неугасшее желанье с прежней силой дышит в нас,
Как близ Нила, в час свиданья, в роковой и краткий час!

 

 

 

Тени

Сладострастные тени на темной постели окружили, легли, притаились, манят.
Наклоняются груди, сгибаются спины, веет жгучий, тягучий, глухой аромат.
И, без силы подняться, без воли прижаться и вдавить свои пальцы в округлости плеч,
Точно труп, наблюдаю бесстыдные тени в раздражающем блеске курящихся свеч;
Наблюдаю в мерцаньи колен изваянья, беломраморность бедер, оттенки волос...
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела в разноцветный хаос.

О, далекое утро на вспененном взморье, странно-алые краски стыдливой зари!
О, весенние звуки в серебряном сердце и твой сказочно-ласковый образ, Мари!
Это утро за ночью, за мигом признанья, перламутрово-чистое утро любви,
Это утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде - точно отблеск - улыбки твои!
Озаренный, смущенный, ребенок влюбленный, я бессильно плыву в безграничности грез...
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты в разноцветный хаос.

 

 

 

 

Манон Леско, влюбленный завсегдатай
Твоих времен, я мыслию крылатой
Искал вотще исчезнувших забав,
И образ твой, прелестен и лукав,
Меня водил - изменчивый вожатый.

И с грацией манерно-угловатой
Сказала ты: "Пойми любви устав,
Прочтя роман, где ясен милый нрав
Манон Леско:

От первых слов в таверне вороватой
Прошла верна, то нищей, то богатой,
До той поры, когда, без сил упав,
В песок чужой, вдали родимых трав,
Была зарыта шпагой, не лопатой
Манон Леско!"

 

 

 

* * *

Нынче праздник, пахнет мята, все в цвету,
И трава еще не смята: все в цвету!
У ручья с волною звонкой на горе
Скачут, резвятся козлята. Все в цвету!
Скалы сад мой ограждают, стужи нет,
А леса-то! а поля-то: все в цвету!
Утром вышел я из дома на крыльцо, -
Сердце трепетом объято: все в цвету!
Я не помню, отчего я полюбил,
Что случается, то свято. Все в цвету.

 

 

 

* * *

Сегодня мне забвенья надо.
Побудем вместе. Приходи ты.
Мы будем пить амонтильядо –
    Напиток мести.

 

Былого годы перевиты
Дня мукой. Ныне помоги мне
Сон долгий, тяжко пережитый,
    Смирить разлукой.

 

Нужны мне крепкие защиты,
Железо скреп. Да канут встречи,
Да будут сны мои укрыты
    Надолго в склеп.

 

Нужны кощунственные речи.
Побудем вместе. Надо, надо!
Мы будем пить амонтильядо –
    Напиток мести.

(К. Липскеров, 1915)

 

 

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило — фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.

 

Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров,
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркеров.

 

Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебряных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью — ведь их — зажжены горизонты.

 

Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне совсем и не надо героя...
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.